Лев Оптинский (На­гол­кин), прп.

Дни памяти

24 октября – Собор всех святых, в Оптиной пустыни просиявших 24 октября – Преставление

(Номер в мощевике: Верхний ряд, второй слева)

Житие Пер­вый прис­но­па­мят­ный оп­тин­ский ста­рец Лев (На­гол­кин) ро­дил­ся в г. Ка­ра­че­ве Ор­лов­ской губ., и в свя­том кре­ще­нии на­ре­чен был Львом. В ми­ру он вра­щал­ся в ку­пе­че­ском бы­ту и слу­жил при­каз­чи­ком в пень­ко­вом де­ле, во­зил пень­ку для сбы­та на даль­ние рас­сто­я­ния. Од­на­жды юно­ша под­верг­ся на­па­де­нию от вол­ка, ко­то­рый вы­рвал у него из но­ги огром­ный ку­сок. Бу­дучи необы­чай­но силь­ным и сме­лым, Лев за­су­нул ку­лак в глот­ку вол­ка, а дру­гой ру­кой сда­вил ему гор­ло. Обес­си­лен­ный волк упал с во­за. Ста­рец Лев при­хра­мы­вал по­сле это­го всю жизнь. Смет­ли­вый и в выс­шей сте­пе­ни спо­соб­ный при­каз­чик во вре­мя пе­ре­ез­дов стал­ки­вал­ся с пред­ста­ви­те­ля­ми всех клас­сов об­ще­ства. Он хо­ро­шо осво­ил­ся с ма­не­ра­ми и бы­том каж­до­го из них. Этот опыт при­го­дил­ся ему в го­ды стар­че­ство­ва­ния, ко­гда к нему при­хо­ди­ли и рас­кры­ва­ли ду­шу са­мые раз­ные лю­ди, знат­ные и незнат­ные. На­ча­ло мо­на­ше­ской жиз­ни преп. Лев по­ло­жил в Оп­ти­ной Пу­сты­ни, но по­том пе­ре­шел в Бе­ло­бе­реж­скую Пу­стынь, где в то вре­мя на­сто­я­тель­ство­вал из­вест­ный афон­ский по­движ­ник о. Ва­си­лий Киш­кин. Вско­ре Лев при­нял мо­на­ше­ский по­стриг с име­нем Лео­нид. Здесь он про­шел ис­кус обу­че­ния мо­на­ше­ским доб­ро­де­те­лям: по­слу­ша­нию, тер­пе­нию и всем внеш­ним по­дви­гам. В 1804 г. он стал пре­ем­ни­ком о. Ва­си­лия. Еще до на­зна­че­ния сво­е­го на­сто­я­те­лем, пре­по­доб­ный про­жил неко­то­рое вре­мя в Чолн­ском мо­на­сты­ре, где встре­тил­ся с уче­ни­ком стар­ца Па­и­сия Ве­лич­ков­ско­го о. Фе­о­до­ром и стал его пре­дан­ным по­сле­до­ва­те­лем. Ста­рец Фе­о­дор обу­чал преп. Лео­ни­да выс­ше­му мо­на­ше­ско­му де­ла­нию, этой «на­у­ке из на­ук и ис­кус­ству из ис­кусств», как зо­вет­ся по­двиг непре­стан­ной мо­лит­вы, по­сред­ством ко­то­рой про­ис­хо­дит очи­ще­ние серд­ца от стра­стей. В это же вре­мя пре­по­доб­ный по­зна­ко­мил­ся с ин­спек­то­ром Ор­лов­ской се­ми­на­рии игу­ме­ном Фила­ре­том, бу­ду­щим мит­ро­по­ли­том Ки­ев­ским. Это об­сто­я­тель­ство име­ло для стар­ца зна­че­ние в его по­сле­ду­ю­щей жиз­ни. Как толь­ко ста­рец Лео­нид был на­зна­чен на­сто­я­те­лем Бе­ло­бе­реж­ской Пу­сты­ни, о. Фе­о­дор пе­ре­шел к нему на жи­тель­ство. Впо­след­ствии оба по­движ­ни­ка во мно­гих ски­та­ни­ях про­жи­ли сов­мест­но око­ло два­дца­ти лет. Под ру­ко­вод­ством о. Фе­о­до­ра преп. Лео­нид до­стиг вы­со­ких ду­хов­ных да­ро­ва­ний. В Бе­лых Бе­ре­гах о. Фе­о­до­ра по­стиг­ла про­дол­жи­тель­ная бо­лезнь, по­сле ко­то­рой по­стро­и­ли ему уеди­нен­ную ке­лью в лес­ной глу­ши, в двух вер­стах от оби­те­ли, где он и по­се­лил­ся с о. Клео­пой. К этим ве­ли­ким по­движ­ни­кам вско­ре при­со­еди­нил­ся и сам пре­по­доб­ный, сло­жив­ший с се­бя зва­ние на­сто­я­те­ля в 1808 го­ду. Здесь в пу­стын­ном без­мол­вии он при­нял ке­лей­но по­стри­же­ние в схи­му и на­ре­чен был Львом. Вско­ре по­сле это­го стар­цы Лев и Клео­па пе­ре­се­ли­лись в Ва­ла­ам­ский мо­на­стырь, а в 1812 го­ду к ним при­со­еди­нил­ся и ста­рец Фе­о­дор. Око­ло ше­сти лет про­жи­ли ве­ли­кие стар­цы в Ва­ла­ам­ском ски­ту, где им вна­ча­ле жи­лось хо­ро­шо, как об этом пи­сал о. Фе­о­дор: «Вза­прав­ду мож­но по­хва­лить­ся ми­ло­сер­ди­ем Бо­жи­им на нас, недо­стой­ных, яв­лен­ным: при­вел нас в ме­сто без­молв­ное, спо­кой­ное, от че­ло­ве­ков уда­лен­ное, мол­вы сво­бож­ден­ное». Та­мош­ний юро­ди­вый Ан­тон Ива­но­вич ска­зал: «Тор­го­ва­ли хо­ро­шо». То есть при­влек­ли к се­бе муд­ро­стью и сми­ре­ни­ем мно­гих бра­тий, ко­то­рые к ним ста­ли хо­дить за ду­хов­ным ру­ко­вод­ством. Им уда­лось спа­сти от глу­бо­ко­го от­ча­я­ния ке­ли­ар­ха мо­на­сты­ря о. Ев­до­ки­ма, ко­то­рый, ис­пол­няя внеш­ние по­дви­ги, не мог спра­вить­ся с та­ки­ми стра­стя­ми, как гнев и пр. Стар­цы ука­за­ли ему ис­тин­ный путь к от­вер­зе­нию серд­ца, и он по­нял сми­рен­ную на­у­ку от­цов, на­чал сми­рять­ся, воз­рож­дать­ся и впо­след­ствии сам стал учи­те­лем бра­тии. Име­на Лео­ни­да и Фе­о­до­ра все­гда бы­ли на его устах. Игу­мен мо­на­сты­ря о. Ин­но­кен­тий воз­не­го­до­вал, что стар­цы от­ня­ли у него его уче­ни­ка, и об­ра­тил­ся с жа­ло­бой к Пе­тер­бург­ско­му мит­ро­по­ли­ту Ам­вро­сию. Из Пе­тер­бур­га при­е­ха­ла ко­мис­сия, стар­цы бы­ли оправ­да­ны, а игу­ме­ну бы­ло сде­ла­но стро­гое вну­ше­ние. Но зная че­ло­ве­че­скую при­ро­ду, стар­цы по­бо­я­лись оста­вать­ся на Ва­ла­а­ме, в осо­бен­но­сти по­сле по­се­ще­ния мо­на­сты­ря кня­зем Го­ли­ци­ным, ко­то­рый ока­зал им осо­бое вни­ма­ние. Они пе­ре­бра­лись в Алек­сан­дро-Свир­ский мо­на­стырь. В 1820 го­ду го­су­дарь Алек­сандр I объ­ез­жал се­вер­ные свои вла­де­ния. Путь его про­ле­гал вбли­зи Алек­сан­дро-Свир­ско­го мо­на­сты­ря. Жив­шие там стар­цы о. Фе­о­дор и преп. Лео­нид по­чти­тель­но пред­ло­жи­ли сво­е­му на­сто­я­те­лю при­го­то­вить­ся к встре­че го­су­да­ря, хо­тя в его марш­ру­те мо­на­стырь этот не был обо­зна­чен. Отец на­сто­я­тель при­слу­шал­ся к со­ве­ту стар­цев и в день, ука­зан­ный ими, ожи­дал им­пе­ра­то­ра у во­рот. Меж­ду тем го­су­дарь на пу­ти, по сво­е­му обык­но­ве­нию, рас­спра­ши­вал о мест­но­сти и ее жи­те­лях у ям­щи­ков – ино­гда сам, ино­гда через ку­че­ра Илью, неиз­мен­но­го сво­е­го воз­ни­цу. При­бли­жа­ясь к до­ро­ге, где по­став­лен был крест в знак бли­зо­сти мо­на­сты­ря и для ука­за­ния к нему пу­ти, го­су­дарь спро­сил: «Что это за крест?». Узнав же, что неда­ле­ко Свир­ский мо­на­стырь, он ве­лел ту­да ехать. При этом на­чал рас­спра­ши­вать, – ка­ко­во в мо­на­сты­ре и ка­ко­вы бра­тия. Ям­щик, неред­ко ту­да хо­див­ший, от­ве­чал, что ныне ста­ло луч­ше преж­не­го. «От­че­го?» – спро­сил го­су­дарь. «Недав­но по­се­ли­лись там стар­цы о. Фе­о­дор и о. Лев; те­перь и на кли­ро­се по­ют по­луч­ше, и во всем бо­лее по­ряд­ка». Го­су­дарь, слы­хав­ший от кня­зя Го­ли­ци­на эти име­на, по­же­лал со стар­ца­ми по­зна­ко­мить­ся. Меж­ду тем ожи­дав­шие ца­ря, ис­пы­тан­ные скор­бя­ми стар­цы со­тво­ри­ли меж­ду со­бою крат­кое со­ве­ща­ние, как по­сту­пить, ес­ли го­су­да­рю угод­но бу­дет по­се­тить их, и ре­ши­ли, чтобы не вы­зы­вать у бра­тии за­ви­сти, мол­чать. Подъ­е­хав к мо­на­сты­рю, го­су­дарь уди­вил­ся встре­че: «Раз­ве жда­ли ме­ня?». На­сто­я­тель ска­зал, что вы­шел на­встре­чу по со­ве­ту стар­цев. При­ло­жив­шись к мо­щам, царь спро­сил: «Где здесь о. Фе­о­дор и о. Лев?». Стар­цы несколь­ко вы­да­лись, но на все во­про­сы им­пе­ра­то­ра от­ве­ча­ли сдер­жан­но и от­ры­ви­сто. Го­су­дарь это за­ме­тил и пре­кра­тил во­про­сы, но по­же­лал при­нять бла­го­сло­ве­ние от о. Фе­о­до­ра. «Я мо­нах непо­свя­щен­ный, – ска­зал сми­рен­ный ста­рец, – я про­сто му­жик». Царь веж­ли­во от­кла­нял­ся и по­ехал в даль­ней­ший путь. Во вре­мя пре­бы­ва­ния в Алек­сан­дро-Свир­ском мо­на­сты­ре преп. Лео­нид од­на­жды ез­дил по де­лам в Пе­тер­бург и из рас­ска­за о его пре­бы­ва­нии в сто­ли­це вид­но, что уже то­гда он был ис­тин­ным про­зор­ли­вым стар­цем, об­ла­да­те­лем мно­гих ду­хов­ных да­ро­ва­ний. Он по­се­щал там од­ну ду­хов­ную дочь, ко­то­рую спас от непра­виль­но­го ду­хов­но­го устро­е­ния, име­ну­е­мо­го пре­ле­стью. Од­на­жды ста­рец при­шел к ней и по­тре­бо­вал, чтобы она немед­лен­но пе­ре­еха­ла на но­вую квар­ти­ру, ко­то­рую ей пред­ла­га­ли и от ко­то­рой она от­ка­зы­ва­лась. Ста­рец на­сто­ял на сво­ем. Но­чью в ста­рую ее квар­ти­ру за­брал­ся ее быв­ший слу­га с це­лью ограб­ле­ния и убий­ства. Его на­ме­ре­ние бы­ло по­том до­ка­за­но. Ко­гда скон­чал­ся ве­ли­кий ста­рец о. Фе­о­дор, преп. Лео­нид не сра­зу при­был в Оп­ти­ну Пу­стынь, ку­да его при­зы­ва­ли епи­скоп Фила­рет Ка­луж­ский и преп. Мо­и­сей – на­сто­я­тель оби­те­ли. Сна­ча­ла его удер­жи­ва­ли в Алек­сан­дро-Свир­ском мо­на­сты­ре, по­том он про­был неко­то­рое вре­мя в Пло­щан­ской Пу­сты­ни, где на­хо­дил­ся преп. Ма­ка­рий – его бу­ду­щий по­мощ­ник во вре­мя стар­че­ство­ва­ния в Оп­тин­ском ски­ту и впо­след­ствии его пре­ем­ник в стар­че­стве. На­ко­нец, в Оп­ти­ну Пу­стынь (1829 г.) при­был ос­но­ва­тель зна­ме­ни­то­го ее стар­че­ства – той ду­хов­ной шко­лы, от­ку­да вы­шла вся пле­я­да по­сле­ду­ю­щих стар­цев. За­слу­га преп. Лео­ни­да не огра­ни­чи­ва­ет­ся толь­ко ос­но­ва­ни­ем стар­че­ства, им был дан тот им­пульс, ко­то­рый вдох­нов­лял по­сле­ду­ю­щие по­ко­ле­ния стар­цев в те­че­ние це­лых ста лет – до са­мо­го кон­ца жиз­ни и про­цве­та­ния зна­ме­ни­той Оп­ти­ной Пу­сты­ни. Ве­ли­кие стар­цы преп. Ма­ка­рий и преп. Ам­вро­сий, бы­ли его уче­ни­ка­ми. Ста­рец Лео­нид при­был в Оп­ти­ну Пу­стынь уже на склоне лет. Он был боль­шо­го ро­ста, ве­ли­че­ствен­ный, в мо­ло­до­сти об­ла­дав­ший бас­но­слов­ной си­лой, со­хра­нив­ший до ста­ро­сти, несмот­ря на пол­но­ту, гра­цию и плав­ность в дви­же­ни­ях. Его ис­клю­чи­тель­ный ум, со­еди­нен­ный с про­зор­ли­во­стью, да­вал ему воз­мож­ность ви­деть лю­дей на­сквозь. Ду­ша стар­ца бы­ла пре­ис­пол­не­на ве­ли­кой люб­ви и жа­ло­сти к че­ло­ве­че­ству, но дей­ствия его ино­гда бы­ли рез­ки и стре­ми­тель­ны. О преп. Лео­ни­де нель­зя су­дить как об обыч­ном че­ло­ве­ке, по­то­му что он до­стиг той ду­хов­ной вы­со­ты, ко­гда по­движ­ник дей­ству­ет, по­ви­ну­ясь го­ло­су Бо­жию. Вме­сто дол­гих уго­во­ров он ино­гда сра­зу вы­би­вал у че­ло­ве­ка поч­ву из-под ног и да­вал ему осо­знать и по­чув­ство­вать свою несо­сто­я­тель­ность и неправо­ту, и та­ким об­ра­зом сво­им ду­хов­ным скаль­пе­лем вскры­вал гной­ник, об­ра­зо­вав­ший­ся в огру­бев­шем серд­це че­ло­ве­ка. В ре­зуль­та­те ли­лись сле­зы по­ка­я­ния. Ста­рец знал, ка­ким спо­со­бом до­стиг­нуть сво­ей це­ли. Жил неда­ле­ко от Оп­ти­ной один ба­рин, ко­то­рый хва­стал­ся, что как взглянет на стар­ца Лео­ни­да, так его на­сквозь и уви­дит. Был этот ба­рин вы­со­кий, туч­ный. При­ез­жа­ет он раз к стар­цу, ко­гда у него бы­ло мно­го на­ро­да. А у пре­по­доб­но­го был обы­чай, ко­гда он хо­тел про­из­ве­сти на ко­го осо­бое впе­чат­ле­ние, то за­го­ро­дит гла­за ле­вой ру­кой, точ­но от солн­ца, при­ста­вив ее ко­зырь­ком ко лбу. Так по­сту­пил он при вхо­де это­го ба­ри­на и ска­зал: «Эка осто­ло­пи­на идет! При­шел, чтобы на­сквозь уви­деть греш­но­го Лео­ни­да, а сам, шель­ма, сем­на­дцать лет не был у ис­по­ве­ди и Св. При­ча­ще­ния». Ба­рин за­тряс­ся, как лист, и по­сле ка­ял­ся и пла­кал, что – греш­ник неве­ру­ю­щий и, дей­стви­тель­но, сем­на­дцать лет не ис­по­ве­ды­вал­ся и не при­ча­щал­ся Св. Хри­сто­вых Та­ин. Дру­гой слу­чай. При­е­хал в Оп­ти­ну по­ме­щик П. и, уви­дев стар­ца, по­ду­мал про се­бя: «Что же это го­во­рят, что он необык­но­вен­ный че­ло­век! Та­кой же, как и про­чие, необык­но­вен­но­го ни­че­го не вид­но». Вдруг ста­рец го­во­рит ему: «Те­бе все до­ма стро­ить. Здесь вот столь­ко-то окон, тут столь­ко-то, крыль­цо та­кое-то!» Нуж­но за­ме­тить,что П. по пу­ти в Оп­ти­ну уви­дел та­кую кра­си­вую мест­ность, что взду­мал вы­стро­ить там дом и со­став­лял в уме план, ка­кой он дол­жен быть и сколь­ко в нем окон, в чем и об­ли­чил его ста­рец. Ко­гда же П. стал ис­по­ве­ды­вать­ся, пре­по­доб­ный на­пом­нил ему за­бы­тый им грех, ко­то­рый он да­же за грех не счи­тал. Еще од­на­жды был слу­чай, ко­гда один при­ез­жий гос­по­дин объ­явил стар­цу, что при­е­хал на него «по­смот­реть». Ста­рец встал с ме­ста и стал по­во­ра­чи­вать­ся пе­ред ним: «Вот, из­во­ли­те по­смот­реть ме­ня». Гос­по­дин по­жа­ло­вал­ся на него на­сто­я­те­лю, ко­то­рый ему воз­ра­зил, что ста­рец свя­той, и по его сло­вам был ему и от­вет. При­ез­жий по­сле это­го немед­лен­но вер­нул­ся к пре­по­доб­но­му, кла­нял­ся ему зем­но и го­во­рил: «Про­сти­те, ба­тюш­ка, я не су­мел вам объ­яс­нить о се­бе». Ста­рец вы­слал из ке­льи при­сут­ству­ю­щих и бе­се­до­вал с при­ез­жим два ча­са. По­сле это­го тот про­жил в Оп­ти­ной ме­сяц, ча­сто хо­дил к стар­цу, по­том пи­сал ему пись­ма, объ­яс­няя, что он был в от­ча­ян­ном по­ло­же­нии и что ста­рец ожи­вил и вос­кре­сил его. Слав­ный и зна­ме­ни­тый ге­рой Оте­че­ствен­ной вой­ны, на­хо­дясь по пу­ти со сво­ей ча­стью по­бли­зо­сти от Оп­ти­ной Пу­сты­ни, за­гля­нул в скит к стар­цу Лео­ни­ду. Ста­рец спро­сил у него его фа­ми­лию. – Куль­нев, – от­ве­чал ге­не­рал, – я остал­ся по­сле от­ца ма­ло­лет­ним, по­сту­пил в учеб­ное за­ве­де­ние, окон­чил курс на­ук и с то­го вре­ме­ни на­хо­жусь на служ­бе. – А где же ва­ша ма­туш­ка? – Пра­во, не знаю, в жи­вых ли она, или нет. Для ме­ня, впро­чем, это все рав­но. – Как так? Хо­рош же вы сы­нок. – А что же? Она мне ни­че­го не оста­ви­ла, все име­ние раз­да­ла, по­то­му я и по­те­рял ее из ви­ду. – Ах, ге­не­рал, ге­не­рал! Что ме­лешь? Мать те­бе ни­че­го не оста­ви­ла, а все про­жи­ла. И как это ты го­во­ришь, что все она раз­да­ла? А вот об этом-то ты и не по­ду­ма­ешь, что она ед­ва мог­ла пе­ре­не­сти удар ли­ше­ния тво­е­го ро­ди­те­ля, а сво­е­го су­пру­га: и с это­го вре­ме­ни и до на­сто­я­ще­го сто­ит пе­ред Бо­гом, как неуга­си­мая све­ча, и как чи­стая жерт­ва по­свя­ти­ла свою жизнь на вся­кое зло­стра­да­ние и ни­ще­ту за бла­го сво­е­го един­ствен­но­го сы­на Ни­ко­луш­ки. Вот уже око­ло трид­ца­ти лет она про­хо­дит та­кой са­мо­от­вер­жен­ный по­двиг. Неуже­ли же эти ее мо­лит­вы для сво­е­го Ни­ко­луш­ки не на­след­ство? У мно­гих ге­не­ра­лов при всех изыс­кан­ных сред­ствах де­ти не луч­ше про­хво­стов, а Ни­ко­луш­ка и без средств, да вот ге­не­рал! Глу­бо­ко по­тряс­ли Куль­не­ва эти про­стые, но и прав­ди­вые стар­че­ские сло­ва. Об­ра­тив­шись к св.ико­нам, он за­ры­дал. За­тем ге­не­рал при без­чис­лен­ных бла­го­дар­но­стях спро­сил адрес сво­ей ма­те­ри. А при­быв к ней, он на ко­ле­нях под­полз к ее кро­ва­ти и це­ло­вал у нее ру­ки и но­ги… Ста­руш­ка чуть не умер­ла от ра­до­сти… Очень ха­рак­те­рен рас­сказ од­но­го афон­ско­го мо­на­ха, о. Пар­фе­ния, по­се­тив­ше­го стар­ца Лео­ни­да. Мо­нах был одет в мир­скую одеж­ду, од­на­ко ста­рец, на­зы­вая его афон­ским мо­на­хом, за­пре­тил ему ста­но­вить­ся пе­ред со­бой на ко­ле­ни, как это де­ла­ли ми­ряне. Сре­ди при­сут­ству­ю­щих был че­ло­век, ко­то­рый, по его сло­вам, при­шел «по­лу­чить ду­ше­по­лез­ное на­став­ле­ние», но, во­про­шен­ный стар­цем, со­знал­ся, что не ис­пол­нил преж­нее стар­че­ское при­ка­за­ние. Он не бро­сил ку­ре­ние, как при­ка­зал ему о. Лео­нид. Пре­по­доб­ный гроз­но ве­лел вы­тол­кать это­го че­ло­ве­ка вон из ке­льи. По­том при­шли три жен­щи­ны в сле­зах, ко­то­рые при­ве­ли од­ну ли­шив­шу­ю­ся ума и рас­суд­ка. Они про­си­ли о боль­ной по­мо­лить­ся. Ста­рец на­дел на се­бя епи­тра­хиль, воз­ло­жил ко­нец епи­тра­хи­ли и свои ру­ки на гла­ву бо­ля­щей и, про­чи­тав мо­лит­ву, три­жды пе­ре­кре­стил ее гла­ву и при­ка­зал от­ве­сти в го­сти­ни­цу. Сие де­лал он си­дя, по­то­му что уже не мог встать, был бо­лен и до­жи­вал по­след­ние свои дни. Ко­гда о. Пар­фе­ний по­се­тил стар­ца на дру­гой день, вче­раш­няя боль­ная при­шла со­вер­шен­но здо­ро­вой, а вы­гнан­ный гос­по­дин при­шел про­сить про­ще­ния. Ста­рец его про­стил, и по­вто­рил свое при­ка­за­ние. Афон­ский мо­нах ужас­нул­ся, что ста­рец, не бо­ясь вре­да для се­бя, тво­рит ис­це­ле­ния. Пре­по­доб­ный от­ве­тил: «Я сие со­тво­рил не сво­ей вла­стью, но это сде­ла­лось по ве­ре при­хо­дя­щих, и дей­ство­ва­ла бла­го­дать Свя­то­го Ду­ха, дан­ная мне при ру­ко­по­ло­же­нии, а сам я че­ло­век греш­ный». Чу­де­са, со­вер­ша­е­мые стар­цем, бы­ли без­чис­лен­ны: тол­пы обез­до­лен­ных сте­ка­лись к нему, окру­жа­ли его. «Слу­чи­лось мне од­на­жды, – пи­сал иеро­мо­нах Лео­нид (Ка­ве­лин, бу­ду­щий на­мест­ник Тро­и­це-Сер­ги­е­вой Лав­ры), – про­ез­жать из Ко­зель­ска в Смо­лен­скую гу­бер­нию. По до­ро­ге в уеди­нен­ных де­ре­вуш­ках по­се­ляне, узнав, что я еду из Ко­зель­ска, на­пе­ре­рыв спе­ши­ли узнать что-ни­будь о стар­це Лео­ни­де. На во­прос, от­ку­да вы его зна­е­те, они от­ве­ча­ли: «По­ми­луй, кор­ми­лец, как нам не знать о. Лео­ни­да? Да он для нас, бед­ных, нера­зум­ных, боль­ше от­ца род­но­го. Мы без него, по­чи­тай, си­ро­ты круг­лые». Ина­че от­но­си­лись к стар­цу неко­то­рые ду­хов­ные ли­ца, в том чис­ле ка­луж­ский епар­хи­аль­ный ар­хи­ерей прео­св. Ни­ко­лай, ко­то­рый тво­рил мно­го непри­ят­но­стей Оп­ти­ной Пу­сты­ни. Этот епи­скоп имел твер­дое на­ме­ре­ние со­слать стар­ца Лео­ни­да в Со­ло­вец­кий мо­на­стырь для за­клю­че­ния. Преды­ду­щий же епи­скоп Ка­луж­ский Ни­ка­нор, бу­ду­щий мит­ро­по­лит С.-Пе­тер­бург­ский, ува­жал стар­ца. В быт­ность пре­по­доб­но­го в Ка­лу­ге встреч­ные ли­ца, узнав его, ста­но­ви­лись на ко­ле­ни и кла­ня­лись ему в но­ги. Уви­дев это, на­чаль­ник по­ли­ции ре­шил, что де­ло нечи­сто и сде­лал со­от­вет­ствен­ное до­не­се­ние епи­ско­пу Ни­ка­но­ру. Вла­ды­ка вы­звал к се­бе стар­ца и на во­прос, как он ве­ру­ет, ста­рец спел ему Сим­вол ве­ры по-ки­ев­ски, т.е. на­чи­ная с низ­кой но­ты и по­вы­шая тон до са­мой вы­со­кой. По по­сло­ви­це «ры­бак ры­ба­ка ви­дит из­да­ле­ка», доб­рый вла­ды­ка по­нял, ко­го он ви­дит пе­ред со­бой и по­че­му стар­цу кла­ня­ют­ся в зем­лю. Он за­дер­жал стар­ца у се­бя в те­че­ние несколь­ких дней, уха­жи­вал за ним, уго­щал его, так что ста­рец два дня не ел, вер­нув­шись до­мой. К со­жа­ле­нию, этот доб­рый ар­хи­пас­тырь пра­вил в Ка­лу­ге недол­го, то­гда как епи­скоп Ни­ко­лай пра­вил дол­го и да­же пе­ре­жил стар­ца. Стар­че­ство­ва­ние преп. Лео­ни­да про­дол­жа­лось в Оп­ти­ной Пу­сты­ни с 1829 и до го­да его кон­чи­ны, по­сле­до­вав­шей в 1841 г., т.е. две­на­дцать лет. Этот про­ме­жу­ток вре­ме­ни ста­рец пе­ре­жи­вал как по­чти непре­рыв­ное го­не­ние. Ко­гда он при­был в Оп­ти­ну Пу­стынь, игу­мен Мо­и­сей пе­ре­дал ему ду­хов­ное ру­ко­вод­ство бра­ти­ей, а сам за­нял­ся ис­клю­чи­тель­но хо­зяй­ствен­ной ча­стью и ни­че­го не пред­при­ни­мал без стар­че­ско­го бла­го­сло­ве­ния. Так же от­но­сил­ся к стар­цу Лео­ни­ду и брат игу­ме­на, ски­то­на­чаль­ник Ан­то­ний. Про­тив стар­ца вос­стал некто о. Вас­си­ан, ко­то­рый се­бя счи­тал ста­ро­жи­лом в мо­на­сты­ре и не при­зна­вал стар­че­ско­го ру­ко­вод­ства. Этот о. Вас­си­ан при­зна­вал толь­ко внеш­ние по­дви­ги умерщ­вле­ния пло­ти. По­доб­ный ему инок опи­сан До­сто­ев­ским в ро­мане «Бра­тья Ка­ра­ма­зо­вы» под име­нем Фе­ра­пон­та. Вас­си­ан стал пи­сать до­но­сы на стар­ца. Од­на­ко в те­че­ние пер­вых ше­сти лет го­не­ния еще не при­ни­ма­ли кру­то­го ха­рак­те­ра. Но с те­че­ни­ем вре­ме­ни де­ло ста­ло при­ни­мать бо­лее угро­жа­ю­щий обо­рот. Так, еще к на­чаль­но­му пе­ри­о­ду от­но­сит­ся за­пись некой Па­ши Тру­но­вой, сест­ры Пав­ла Тру­но­ва, стар­це­ва уче­ни­ка. Она рас­ска­зы­ва­ет, что од­на­жды в быт­ность ее в Оп­ти­ной Пу­сты­ни, ста­рец Лео­нид за­пре­тил ей прий­ти к нему на­зав­тра, так как «бу­дет суд». «Ко­го же бу­дут су­дить?», – спро­си­ла Па­ша. «Да ме­ня же», – от­ве­тил ста­рец. На дру­гой день сле­до­ва­те­ли до­пра­ши­ва­ли весь мо­на­стырь, но все по­ка­за­ния бла­го­при­ят­ство­ва­ли пре­по­доб­но­му. Это бы­ло на­ча­ло. С 1835 г., и осо­бен­но в 1836 г., го­не­ния уси­ли­лись. Кро­ме всех лож­ных до­не­се­ний, ка­луж­ский прео­свя­щен­ный по­лу­чил еще через мос­ков­скую тай­ную по­ли­цию ано­ним­ный до­нос с об­ви­не­ни­я­ми по адре­су стар­ца и на­сто­я­те­ля. Го­во­ри­лось, что по­след­ний неспра­вед­ли­во ока­зы­ва­ет скит­ским стар­цам пред­по­чте­ние пе­ред жи­ву­щи­ми в мо­на­сты­ре и что скит при­чи­ня­ет мо­на­сты­рю боль­шой урон, и ес­ли он не уни­что­жит­ся, то древ­няя оби­тель ра­зо­рит­ся и т.д. След­стви­ем это­го до­но­са бы­ло то, что на­сто­я­тель был вы­зван для объ­яс­не­ний, а стар­цу Лео­ни­ду бы­ло за­пре­ще­но но­сить схи­му, т.к. он был по­стри­жен ке­лей­но, и стро­жай­ше за­пре­ще­но при­ни­мать по­се­ти­те­лей. Стар­ца пе­ре­ве­ли из ски­та в мо­на­стырь и там пе­ре­се­ля­ли из ке­льи в ке­лью. Пре­по­доб­ный от­но­сил­ся к этим невзго­дам с пол­ным бла­го­ду­ши­ем; с пе­ни­ем «До­стой­но есть…» он са­мо­лич­но пе­ре­но­сил на но­вое ме­сто ико­ну «Вла­ди­мир­ской» Бо­жи­ей Ма­те­ри – бла­го­сло­ве­ние преп. Па­и­сия Ве­лич­ков­ско­го стар­цу Фе­о­до­ру. «Од­на­жды игу­мен Мо­и­сей, – го­во­рит жиз­не­опи­са­тель преп. Лео­ни­да, – про­хо­дя по мо­на­сты­рю, уви­дел огром­ную тол­пу на­ро­да пе­ред ке­льей стар­ца, меж­ду тем как по­сле­до­ва­ло из Ка­лу­ги по­ве­ле­ние ар­хи­ерея ни­ко­го не пус­кать к нему. Отец игу­мен во­шел к стар­цу в ке­лью и ска­зал: «Отец Лео­нид! Как же вы при­ни­ма­е­те на­род? Ведь вла­ды­ка за­пре­тил при­ни­мать». Вме­сто от­ве­та ста­рец от­пу­стил тех, с кем за­ни­мал­ся, и ве­лел ке­лей­ни­кам вне­сти к се­бе ка­ле­ку, ко­то­рый в это вре­мя ле­жал у две­рей ке­льи. Его при­нес­ли и по­ло­жи­ли пе­ред ним. Отец игу­мен в недо­уме­нии смот­рел на него. «Вот, – на­чал ста­рец свою речь, – по­смот­ри­те на это­го че­ло­ве­ка. Ви­ди­те, как у него все чле­ны те­лес­ные по­ра­же­ны. Гос­подь на­ка­зал его за нерас­ка­ян­ные гре­хи. Он сде­лал то-то и то-то, и за все это он те­перь стра­да­ет – он жи­вой в аду. Но ему мож­но по­мочь. Гос­подь при­вел его ко мне для ис­крен­не­го рас­ка­я­ния, чтобы я его об­ли­чил и на­ста­вил. Мо­гу ли я его не при­ни­мать? Что вы на это ска­же­те?». Слу­шая пре­по­доб­но­го и смот­ря на ле­жа­ще­го пе­ред ним стра­даль­ца, о. игу­мен со­дрог­нул­ся. «Но прео­свя­щен­ный, – про­мол­вил он, – гро­зит по­слать вас под на­ча­ло». «Ну так что же, – от­ве­тил ста­рец, – хоть в Си­бирь ме­ня по­шли­те, хоть ко­стер раз­ве­ди­те, хоть на огонь ме­ня по­ставь­те, я бу­ду все тот же Лео­нид! Я к се­бе ни­ко­го не зо­ву: кто ко мне при­хо­дит, тех гнать от се­бя не мо­гу. Осо­бен­но в про­сто­на­ро­дье мно­гие по­ги­ба­ют от нера­зу­мия и нуж­да­ют­ся в ду­хов­ной по­мо­щи. Как мо­гу пре­зреть их во­пи­ю­щие ду­хов­ные нуж­ды?». Отец игу­мен Мо­и­сей ни­че­го на это не мог воз­ра­зить и мол­ча уда­лил­ся, предо­став­ляя стар­цу жить и дей­ство­вать, как ука­жет ему Сам Бог. Стар­цу при­шлось бы ту­го ес­ли бы не за­ступ­ни­че­ство обо­их мит­ро­по­ли­тов Фила­ре­тов. Мит­ро­по­лит Ки­ев­ский за­щи­тил стар­ца, на­хо­дясь на чре­де в Си­но­де, а так­же по­се­тив Оп­ти­ну Пу­стынь, где ока­зы­вал пре­по­доб­но­му в при­сут­ствии епар­хи­аль­но­го ар­хи­ерея осо­бые зна­ки ува­же­ния. К мит­ро­по­ли­ту Фила­ре­ту Мос­ков­ско­му при­бег пись­мен­но ста­рец о. Ма­ка­рий через епи­ско­па Иг­на­тия Брян­ча­ни­но­ва, ко­то­рый в юно­сти был уче­ни­ком преп. Лео­ни­да. Мит­ро­по­лит Фила­рет на­пи­сал ка­луж­ско­му епи­ско­пу: «Ересь пред­по­ла­гать в о. Лео­ни­де нет при­чи­ны». Неза­дол­го до смер­ти стар­ца опять воз­ник­ли го­не­ния на него и на мо­на­ше­ству­ю­щих жен­ских оби­те­лей, ду­хов­ных до­че­рей оп­тин­ских стар­цев. Мо­на­хи­ни бы­ли из­гна­ны. Это го­не­ние бы­ло ос­но­ва­но на неве­ро­ят­ном неве­же­стве. Стар­ца на­зы­ва­ли ма­со­ном, а свя­то­оте­че­ские кни­ги, та­кие как тво­ре­ния Ав­вы До­ро­фея, дан­ные им мо­на­ше­ству­ю­щим, – «чер­но­кни­жи­ем». Од­на­ко пе­ред са­мой кон­чи­ной его мо­на­хи­ни бы­ли оправ­да­ны, так что ста­рец вздох­нул сво­бод­но. Впо­след­ствии луч­шие уче­ни­цы преп. Лео­ни­да за­ня­ли на­чаль­ствен­ные долж­но­сти в мо­на­сты­рях. С пер­вых чи­сел сен­тяб­ря 1841 го­да ста­рец стал осла­бе­вать и про­бо­лел пять недель. Ис­це­ле­ния боль­ных и бес­но­ва­тых При­ни­мая оте­че­ское уча­стие во всех нуж­дах об­ра­щав­ших­ся к нему, преп. Лео­нид, кро­ме ду­шев­но­го на­зи­да­ния, не от­ка­зы­вал­ся по­да­вать им по­мощь и в те­лес­ных бо­лез­нях, ука­зы­вая неко­то­рым на ис­пы­тан­ные на­род­ные сред­ства. Пре­иму­ще­ствен­но, он упо­треб­лял для ле­че­ния так на­зы­ва­е­мую горь­кую во­ду, ко­то­рой у него вы­хо­ди­ло в день ино­гда до по­лу­то­ра уша­та. Горь­кую во­ду не пе­ре­ста­ва­ли в оби­те­ли при­го­тов­лять и раз­да­вать боль­ным и по­сле кон­чи­ны стар­ца, но по­сле него эта во­да по­те­ря­ла ту мно­го­це­леб­ную си­лу, чтобы по­мо­гать от вся­ких бо­лез­ней, хо­тя от неко­то­рых бо­лез­ней по­мо­га­ет. Неко­то­рых из при­хо­див­ших к нему боль­ных ста­рец от­сы­лал к мо­щам Свя­ти­те­ля Мит­ро­фа­на Во­ро­неж­ско­го, и бы­ва­ли при­ме­ры, что бо­ля­щие, про­шед­ши сот­ни верст, ис­це­ля­лись на пу­ти и, по­доб­но са­ма­ря­ни­ну, воз­вра­ща­лись бла­го­да­рить це­ли­те­ля. Мно­гим стра­дав­шим от неду­гов те­лес­ных, ча­сто со­еди­нен­ных с ду­шев­ны­ми неду­га­ми и по­то­му не все­гда по­нят­ных для лю­дей обык­но­вен­ных, о. Лео­нид по­да­вал бла­го­дат­ную по­мощь, по­ма­зы­вая их еле­ем от неуга­си­мой лам­па­ды, теп­лив­шей­ся в его ке­лье пред «Вла­ди­мир­ской» ико­ной Бо­жи­ей Ма­те­ри, ко­то­рая, как мы уже ска­за­ли, бы­ла бла­го­сло­ве­ни­ем стар­ца схи­мо­на­ха Фе­о­до­ра, уче­ни­ка ве­ли­ко­го стар­ца Па­и­сия (ныне эта ико­на хра­нит­ся в жен­ском мо­на­сты­ре «Но­во-Ди­ве­е­во» в США). Упо­треб­ляя это сред­ство, ста­рец, ви­ди­мо, воз­ла­гал всю свою на­деж­ду на ми­лость и по­мощь Бо­жию, на за­ступ­ле­ние Ца­ри­цы Небес­ной и на мо­лит­вы ду­хов­но­го сво­е­го от­ца. По ве­ре стар­ца и при­хо­див­ших к нему, по­ма­за­ние это ока­зы­ва­ло ве­ли­кую бла­го­дат­ную си­лу: через него мно­гие по­лу­ча­ли ис­це­ле­ние в те­лес­ных неду­гах, уте­ше­ние в скор­бях и об­лег­че­ние в ду­шев­ных бра­нях. Но так как ста­рец по­ма­зы­вал у страж­ду­щих жен­щин кре­сто­об­раз­но не толь­ко че­ло, уста и ла­ни­ты, но ино­гда, так­же кре­сто­об­раз­но, гор­тань и пер­си, то за сие он тер­пел боль­шое на­ре­ка­ние от со­блаз­няв­ших­ся. Неко­то­рые и из его уче­ни­ков про­си­ли его оста­вить та­кой спо­соб це­ле­ния, но убе­дить его ни­как не мог­ли. Ко­неч­но, си­лу и зна­че­ние та­ко­го по­ма­за­ния знал луч­ше их преп. Лео­нид, ко­гда упо­треб­лял оное до са­мой пред­смерт­ной сво­ей бо­лез­ни, и все­гда бла­го­твор­но. При­во­ди­ли к преп. Лео­ни­ду и мно­гих бес­но­ва­тых. Бы­ло так­же не ма­ло и та­ких, ко­то­рые преж­де и са­ми не зна­ли, что они одер­жи­мы бе­сом, и толь­ко в при­сут­ствии стар­ца, по об­ли­че­нии им та­ив­шей­ся в них пре­ле­сти, на­чи­на­ли бес­но­вать­ся. Так неред­ко бы­ва­ло с те­ми из мир­ских нера­зум­ных по­движ­ни­ков, ко­то­рые все спа­се­ние ду­ши сво­ей по­став­ля­ли в том, что об­ла­га­лись тя­же­лы­ми же­лез­ны­ми ве­ри­га­ми, ни­сколь­ко не по­мыш­ляя об очи­ще­нии серд­ца от стра­стей. Преп. Лео­нид при­ка­зы­вал с та­ких лю­дей сни­мать вери­ги и, ко­гда во­ля его ис­пол­ня­лась, у неко­то­рых из них ста­но­ви­лось яв­ным бес­но­ва­ние. На всех та­ких стра­даль­цев ста­рец воз­ла­гал епи­тра­хиль и чи­тал над ни­ми крат­кую за­кли­на­тель­ную мо­лит­ву из Треб­ни­ка, а сверх то­го, по­ма­зы­вал их еле­ем или да­вал им оный пить, и бы­ло очень мно­го по­ра­зи­тель­ных слу­ча­ев чу­дес­ных ис­це­ле­ний. Неко­то­рые го­во­ри­ли то­гда, а мо­жет быть ска­жут и те­перь: «Да это не труд­но: и вся­кий мо­жет по­ма­зать еле­ем и про­честь за­кли­на­ние». В от­вет на та­кое воз­ра­же­ние мож­но на­пом­нить при­мер сы­но­вей иудея Ске­вы, ко­то­рые на­ча­ли бы­ло по при­ме­ру св. апо­сто­ла Пав­ла из­го­нять ду­хов име­нем Иису­са Хри­ста: «Иису­са знаю, – от­ве­чал бес, – и Па­вел мне из­ве­стен, а вы кто?» (Деян.19:15). При­ве­де­на бы­ла к о. Лео­ни­ду ше­стью че­ло­ве­ка­ми од­на бес­но­ва­тая. Как толь­ко она уви­де­ла стар­ца, упа­ла пред ним и силь­но за­кри­ча­ла: «Вот, этот-то се­дой ме­ня вы­го­нит; был я в Ки­е­ве, в Москве, в Во­ро­не­же – ни­кто ме­ня не гнал, а те­перь-то я вый­ду». Ста­рец чи­тал над нею мо­лит­ву и ма­зал ее свя­тым мас­лом из лам­па­ды Бо­жи­ей Ма­те­ри. Вна­ча­ле же, ко­гда ее ве­ли к стар­цу, она страш­но упи­ра­лась, и на­сту­пи­ла ему на но­гу, так что до си­не­ты от­топ­та­ла ему боль­ной па­лец но­ги, ко­то­рый по­сле дол­го бо­лел. По­сле мо­литв стар­ца бес­но­ва­тая вста­ла ти­хо и по­шла. По­том еже­год­но при­хо­ди­ла она в Оп­ти­ну уже здо­ро­вая; и по­сле смер­ти о. Лео­ни­да с ве­рой бра­ла с мо­ги­лы его зем­лю для дру­гих, от ко­то­рой они то­же по­лу­ча­ли поль­зу. «Вско­ре по по­ступ­ле­нии мо­ем в Оп­ти­ну Пу­стынь (око­ло 1832 го­да), – рас­ска­зы­вал о. игу­мен П., – ко­гда ке­лей­ни­ка­ми у о. Лео­ни­да бы­ли о. Ге­рон­тий, о. Ма­ка­рий Гру­зи­нов и Па­вел Там­бов­цев, при­ве­ли к стар­цу бес­но­ва­тую кре­стьян­ку, ко­то­рая во вре­мя бес­но­ва­ния го­во­ри­ла на ино­стран­ных язы­ках, че­му сви­де­те­лем был Па­вел Там­бов­цев, несколь­ко знав­ший ино­стран­ные язы­ки. О. Лео­нид чи­тал над нею ра­за три мо­лит­ву, ма­зал ее еле­ем от неуга­си­мой лам­па­ды пред ико­ной Бо­жи­ей Ма­те­ри и да­вал ей пить это мас­ло. В тре­тий раз ее при­ве­ли со­всем в дру­гом ви­де, и ко­гда Там­бов­цев по­про­сил ее по­го­во­рить, как го­во­ри­ла она в преж­ние ра­зы, на ино­стран­ных язы­ках, она ска­за­ла: «И-и-и, ба­тюш­ка! Где мне го­во­рить на ино­стран­ных язы­ках? Я и по-рус­ски-то ед­ва го­во­рю, и на­си­лу хо­жу. Сла­ва Бо­гу, что преж­няя бо­лезнь про­шла». Рас­ска­зы­вал ко­зель­ский жи­тель С. И., ко­то­рый был од­ним из пре­дан­ных уче­ни­ков преп. Лео­ни­да. «В трид­ца­тых го­дах я, как и те­перь, за­ни­мал­ся при­го­тов­ле­ни­ем гор­шеч­ной по­су­ды. Жи­ли мы с ма­туш­кой в сво­ем до­ми­ке. Ло­ша­ди у нас не бы­ло, а бы­ла по­ря­доч­ная по­воз­ка. На­кла­ду, бы­ва­ло, горш­ков в эту по­воз­ку, по­про­шу у ко­го-ни­будь ло­шад­ку и све­зу горш­ки-то на ба­зар. Так, бы­ва­ло, и жил. В это вре­мя сто­ял у нас в до­ме сол­дат по­ляк, но по­том ото­шел от нас и сбил­ся с тол­ку. Раз, улу­чив­ши удоб­ное вре­мя, он за­лез к нам на двор и ста­щил ко­ле­са с на­шей по­воз­ки. Объ­яс­нил я ба­тюш­ке о. Лео­ни­ду свое го­ре, и ска­зал, что знаю во­ра, и мо­гу отыс­кать ко­ле­са. «Оставь, Се­ме­нуш­ка, не го­нись за сво­и­ми ко­ле­са­ми, – от­ве­чал ба­тюш­ка. Это Бог те­бя на­ка­зал: ты и по­не­си Бо­жие на­ка­за­ние, и то­гда ма­лою скор­бию из­ба­вишь­ся от боль­ших. А ес­ли не за­хо­чешь по­тер­петь это­го ма­ло­го ис­ку­ше­ния, то боль­ше бу­дешь на­ка­зан». Я по­сле­до­вал со­ве­ту стар­ца, и как он ска­зал, так все и сбы­лось. В ско­ром вре­ме­ни тот же по­ляк опять за­лез к нам на двор, вы­та­щил из ам­ба­ра ме­шок с му­кой, взва­лил на пле­чо, и хо­тел прой­ти с ним через ого­род, а с ого­ро­да идет к нему на­встре­чу ма­туш­ка. «Ку­да ты, – го­во­рит, – это несешь?». Тот бро­сил ме­шок с му­кой и убе­жал. Вско­ре за этим был и дру­гой слу­чай. У нас бы­ла ко­ро­ва; мы ре­ши­лись про­дать ее. На­шли куп­ца, стор­го­ва­лись и взя­ли за­да­ток. Но по­ку­па­тель по­че­му-то несколь­ко дней не брал от нас ко­ро­вы. На­ко­нец, взял ее к се­бе. А в сле­ду­ю­щую за­тем ночь влез к нам вор и раз­ло­мал за­ку­ту, где сто­я­ла на­ша ко­ро­ва – без со­мне­ния, чтобы украсть ее, но ее уже там не бы­ло. Так опять Гос­подь по мо­лит­вам стар­ца из­ба­вил нас от на­па­сти. По­сле се­го через мно­го лет был со мной и тре­тий по­доб­ный слу­чай. Окан­чи­ва­лась Страст­ная сед­ми­ца и на­сту­пал празд­ник Пас­хи. Мне по­че­му-то при­шло на мысль пе­ре­не­сти все свои нуж­ные ве­щи из сво­е­го до­ми­ка к сест­ре со­сед­ке. Так я и сде­лал. А как на­сту­пил пер­вый день празд­ни­ка, я за­пер со всех сто­рон свой дом, и по­шел к утре­ни. Все­гда, бы­ва­ло, эту утре­ню я про­во­дил ра­дост­но, а те­перь, сам не знаю от­че­го, в ду­ше бы­ло что-то непри­ят­но. При­хо­жу от утре­ни, смот­рю – ок­на по­вы­став­ле­ны и дверь от­пер­та. Ну, ду­маю се­бе, долж­но быть был недоб­рый че­ло­век. И, дей­стви­тель­но, был, но так как все нуж­ные ве­щи бы­ли пе­ре­не­се­ны к сест­ре, то он и ушел по­чти ни с чем. Так три ра­за ис­пол­ня­лось на мне пред­ска­за­ние ба­тюш­ки о. Лео­ни­да, что ес­ли по­не­су ма­лое на­ка­за­ние Бо­жие, то боль­ше уже Бог не станет на­ка­зы­вать ме­ня». «С дет­ства у ме­ня бы­ло боль­шое же­ла­ние жить в мо­на­сты­ре, – рас­ска­зы­ва­ла мо­на­хи­ня О., – и в 1837 го­ду, ко­гда мне бы­ло две­на­дцать лет, про­си­ла я мать свою оста­вить ме­ня в де­ви­чьем мо­на­сты­ре в Ки­е­ве, где мы бы­ли про­ез­дом. Она на это не со­гла­си­лась, а обе­ща­ла по­ме­стить ме­ня в Бо­ри­сов­скую Пу­стынь, ко­гда мне бу­дет пят­на­дцать лет. Но вско­ре по­сле это­го она скон­ча­лась. Отец же мой ни­как не хо­тел ме­ня от­пу­стить в мо­на­стырь рань­ше 35-лет­не­го воз­рас­та. Мно­го я об этом скор­бе­ла, и в 1840 го­ду, ко­гда мне ми­ну­ло пят­на­дцать лет, я очень опа­са­лась, как бы участь моя не бы­ла ре­ше­на про­тив мо­е­го же­ла­ния, и по­то­му я уже хо­те­ла тай­но уй­ти из ро­ди­тель­ско­го до­ма. Но од­на моя тет­ка, ко­то­рая бы­ла хо­ро­шо рас­по­ло­же­на ко мне, взя­ла ме­ня к се­бе в дом, а по­том уго­во­ри­ли от­ца мо­е­го по­ехать в Оп­ти­ну Пу­стынь к ба­тюш­ке о. Лео­ни­ду и предо­ста­вить ему ре­шить мою участь. Отец мой со­гла­сил­ся. Ко­гда мы яви­лись к о. Лео­ни­ду, он, ни­ко­гда не знав­ши нас, на­звал нас всех по име­ни и ска­зал, что дав­но ожи­да­ет та­ких го­стей. При та­кой неожи­дан­ной встре­че мы все ста­ли в ту­пик, не зная, что от­ве­чать. По­том мы по­оди­ноч­ке вхо­ди­ли в его ке­лью, и тут ба­тюш­ка всем по устро­е­нию го­во­рил на­сто­я­щее, про­шед­шее и бу­ду­щее. Ме­ня впу­сти­ли к нему по­сле всех. В ожи­да­нии той ми­ну­ты, ко­гда мне нуж­но бы­ло к нему ид­ти, я на­хо­ди­лась в боль­шом стра­хе, а вы­шла из его ке­льи по­кой­ной и с боль­шим уте­ше­ни­ем ду­шев­ным. Он ме­ня бла­го­сло­вил пря­мо в Бо­ри­сов­скую Пу­стынь, и за его мо­лит­вы ро­ди­тель мой уже бо­лее не удер­жи­вал ме­ня, но обес­пе­че­ния де­неж­но­го мне ни­ка­ко­го не дал. А ко­гда стар­ца спро­си­ли, как я бу­ду жить, его от­вет был: «Она бу­дет жить луч­ше луч­ших». Сло­ва ба­тюш­ки о. Лео­ни­да во всем сбы­лись. В 1841 го­ду ро­ди­тель мой сам при­вез ме­ня в Бо­ри­сов­скую Пу­стынь, в ко­то­рой и по сие вре­мя жи­ву, и все­гда на опы­те ви­де­ла и ви­жу над со­бой во всем Про­мы­сел Бо­жий за свя­тые мо­лит­вы стар­ца». «В 1839 го­ду де­ви­ца из дво­рян Щи­г­ров­ско­го уез­да при­е­ха­ла к стар­цу о. Лео­ни­ду за бла­го­сло­ве­ни­ем, чтобы по­сту­пить в мо­на­стырь. Он ска­зал ей: «По­до­жди еще год, и то­гда по­бы­вай у нас». Она по­еха­ла до­мой со скор­бью, что дол­го ожи­дать, и бо­ясь как бы в те­че­ние это­го вре­ме­ни что-ли­бо ей не по пре­пят­ство­ва­ло. Так­же и при­е­хав­ши до­мой, мно­го скор­бе­ла и пла­ка­ла. В этой скор­би она два ра­за ви­де­ла во сне, что ста­рец дал ей ку­сок хле­ба, в пер­вый раз без со­ли, а во вто­рой по­со­лив­ши, и го­во­рит: «Не скор­би! Я ска­зал, что бу­дешь в мо­на­сты­ре, толь­ко преж­де по­бы­вай у ме­ня». Ко­гда ми­нул год, она по­еха­ла в Оп­ти­ну, и как толь­ко уви­де­ла о. Лео­ни­да, и не успе­ла еще ни­че­го пе­ре­дать ему, он ей ска­зал: «Ну, что скор­бе­ла и пла­ка­ла? Ведь я дал те­бе ку­сок хле­ба, и ты съе­ла, те­перь будь по­кой­на». Тут же она по­лу­чи­ла от него бла­го­сло­ве­ние по­сту­пить в мо­на­стырь. У од­ной Туль­ской куп­чи­хи по кон­чине ее му­жа оста­лась дочь де­ви­ца, ко­то­рую мать хо­те­ла от­дать в за­му­же­ство, и от­пра­ви­лась за бла­го­сло­ве­ни­ем к о. Лео­ни­ду. Он ве­лел при­вез­ти ее к се­бе, ска­зав, что име­ет для нее пре­крас­но­го же­ни­ха. Мать са­ма при­вез­ла дочь к стар­цу, а он бла­го­сло­вил от­вез­ти ее в Белев­ский де­ви­чий мо­на­стырь, в ко­то­ром она ско­ро кон­чи­ла жизнь. Источник: сайт «Оптина Пустынь»